Обыкновенные люди - Дмитрий Евгеньевич Cерков
Комната, где всегда горит свет
Саша осторожно взялась за ржавую ручку, от прикосновения к которой сразу захотелось освободиться и протереть руки вонючим антисептиком. Пыталась давить, но что-то мешало.
– И что же это? Я же сказала, что готова, – растерялась она, когда ни туда, ни обратно.
Сделала глубокий выдох – готовые открывают двери, а не стоят перед ними.
Не помогло. Рука не двигалась. А заразная коррозия уже, кажется, пробралась под самую ладонь, всеми порами ощущавшую грубую инфильтрующуюся рыхлость.
Выгоняя коррозию из кожи, Саша с силой толкнула дверь от себя. Та с хрустом обоев открылась, поддавшись мускульной силе, и, немного покосившись, отодвинулась влево, уступая проход.
Кровать. Шкаф. Маленькая голая лампочка на маленьком проводе.
– И это все? – разочарованно ахнула Саша.
– Всего лишь лампочка? Все эти годы я смотрела на лампочку? – в голове не укладывалось, как же это банально скучно. – Вот же отстой! А где же солнце?
– С другой стороны, на что я рассчитывала? Мир состоит из очередей и отстоя, где заканчивается один отстой начинается другой.
А вот и То самое окно.
Подошла к нему и положила локти на подоконник.
Ничего особенного.
– Так вот какой вид отсюда, – улыбнулась она, глядя на грязную улицу снизу. – У солнца определенно плохой вид из окна. Не повезло… – вздохнула Саша.
– Не хотела бы я быть солнцем. – надула она круглые щеки.
Отвернулась и посмотрела на старенький шкаф. Там чья-то пыль и крошки. Но было в нем и кое-что совсем не пыльное. Это кое-что привлекло ее внимание.
Она подошла и увидела фотографию. На ней девочка лет четырнадцати с темными волосами и глазами какого-то мутно-серого оттенка. В голубых джинсах и розовой кофточке. «Довольно симпатичная даже, – подумала Саша. – Неужели она здесь жила? А я еще на свою квартиру жаловалась…»
Посмотрела на соседнюю фотографию: на ней та же девочка, но уже лет двенадцати, стояла возле взрослой женщины в зеленом костюме и круглых очках.
– Её мама? – несмотря на пыль, две эти фотографии были заботливо ясными.
«Интересно, что же с ней стало? – подумала Саша. – С этой девочкой. И почему здесь все стало так?» – открыла она верхний ящик.
Резинки, цветные браслеты, пластмассовые сережки и даже спутавшиеся волосы. В том шкафчике было больше жизни, чем в настроении Саши, и она никак не могла закрыть его. Столько маленьких вещей, но каждая со своей маленькой историей. А вместе эти вещи составляли нечто большее, чем просто вещи. Саша не знала, бывает ли у вещей душа, но почему-то ей казалось, что она дотрагивается до чего-то живого и дышащего. Перед ней был не просто шкафчик, но архив с чьим-то «я», который она случайно и так бесцеремонно вскрыла. Чье-то сохранение, что осталось, но было найдено и загружено. А в нем такая разная и нелепая, но все-таки чья-то жизнь. У Саши совсем неумышленно, даже рефлекторно случилась одержимость наоборот. Не вещи вселялись в неё, а она вселялась в вещи. Глаза сразу приметили один браслет – такой классный! – в смысле, был когда-то. Она и сама бы носила такой, ну, то есть, в её возрасте. Даже на руку надела – Классно! – примерила на себя это маленькое архивное «я».
Саша еще раз посмотрела на его хозяйку: – А у тебя, подруга, хороший вкус. И что же с тобой случилось? – протерла пальцами пыль.
Девочка на фотографии беззаботно улыбалась, немного прищурив приятные глаза. Только сейчас Саша поняла, на правой руке у фотографии тот самый классный браслет.
Странное чувство – ощущать на своей руке то, что было на руке сохранения из шкафчика. Словно ткань времени дала брешь, и две руки, забыв о разделяющих их годах, надели его одновременно.
– Ты классная, – Саша бережно вернула стильный браслет в архив и закрыла полку с девочкой.
В последний раз посмотрев на горящую лампочку, она подошла к выключателю и выключила свет.
Услышала щелчок пустоты.
– Я же говорила. Я тебя погашу.
Гусеница
– Наконец-то конец. – вместе со светом, кажется, пропал и звук.
Впервые за все её осознанные (и даже неосознанные) «я» в этом окне не горел свет. Неизменное изменилось. Удалился какой-то скрытый тугой элемент. И теперь на месте этого элемента состояние несложности, пластичности и шаткая походка. С трудом устояла на расслабившихся ногах. Удивилась этому маловесному качеству.
– Теперь точно всё, – выдохнула, но взглядом вернулась в фотографию девочки.
Та все ещё улыбалась глазами, но уже без блеска от лампочки. Теперь картонные и какие-то неприятные. Точно живые, но не могут жить. Чье-то просроченное я. От этого взгляда стало пыльно и неуютно. Даже немного потемнело. Или это голова закружилась.
– Прощай, – сказала Саша классному сохранению, а себя почувствовала отнюдь не классно, а точно наоборот. Вроде все как хотела, а вроде все совсем не так. Все как-то замедлялось, и она вместе со всем.
– Что это со мной? Почему так отстойно-то стало? – не могла определить свой новый статус. Она думала, что все будет немного по-другому. А оказалось прямо воттак. Прямо отстойно, а еще как-то голодно, словно и не ела вовсе никакой пиццы, а на месте той пиццы голодная ямка.
Еще раз посмотрела на фотографию – там уже расположилась пухлая гусеница. Переползла с обратной стороны и замерла, спрятав под своим брюшком глаза и классную улыбку.
Постояв немного и в очередной раз потеряв настроение, Саша вышла в подъезд и тихо закрыла сломанную дверь. Тут же упала на колени и заплакала. Она и сама не поняла почему, но слезы прорвались наружу, как кровь рвалась после пробежки. Какая-то неизвестная науке мышца, объединяющая все прочие нервным напряжением, расслабилась, и тело, потеряв удерживающий его на ногах спазм, стало неплотным, покладистым и эластичным.
– Что это со мной? Я же теперь могу. Наконец, могу, почему же тогда… плачу? Неужели… нет, не может этого быть, – судорожно хваталась то за один палец, то за другой и со всей силой вжимала их, но те не щелкали. Ни один из них. С каждым последующим пальцем все более и более отчаянно давила, но беззвучные суставы не щелкали, оставляя только призрак прикосновения. – Почему?
– Вот же отстой! – крикнула она, удивив бессловесные коврики и безмолвный комод. – Почему ни звука? Почему все молчат?
Еще
